Уход Израиля из Газы 10 лет назад был стратегической катастрофой. Но эта катастрофа была бы ещё более разрушительной, если бы идеология, лежащая в её основе, реализовалась бы так, как это предполагалось. 

Формально уход из Газы должен был привести к достижению двух целей. Он должен был укрепить дипломатические позиции Израиля в его противостоянии требованиям США и Европы путём демонстрации преданности Израиля идее палестинской государственности, и он должен был способствовать укреплению безопасности Израиля за счёт передислокации Армии обороны Израиля вдоль более защитимых линий. 

Ни один из этих аргументов в пользу ухода не звучал особо убедительно. Но ввиду единодушной поддержки этих аргументов в масс-медиа их никто всерьёз не оспаривал. 

На самом деле они служили некоей дымовой завесой, предназначенной для того, чтобы подлинная цель ухода была скрыта от широкой публики. Истинной целью ухода из Газы было нанесение стратегического удара по идеям сионизма и еврейского характера государства. 

Уничтожение поселенческих общин – и изгнание 350 тысяч евреев, которые жили в них – не должно было привести только лишь к их концу само по себе. Для левацкой идеологии, из которой появилась идея одностороннего ухода из Газы, уничтожение поселенческого движения являлось необходимым предварительным условием для уничтожения религиозного сионизма. 

А религиозный сионизм следовало уничтожить для того, чтобы покончить с сионизмом как таковым. 

Эту подлинную цель ухода из Газы можно было увидеть в проявлениях левацкой идеологии, которые имели место в течение нескольких месяцев, предшествующих размежеванию. 

Например, за месяц до размежевания в газете «Гаарец» появилась редакционная статья, в которой пояснялось: «Главным вопросом является не то, сколько миномётных снарядов будет выпущено по нашей территории, или кто будет контролировать Филадельфийский коридор (между Газой и Египтом), или будут ли палестинцы плясать на крышах [уничтоженных общин]. 

Главным вопросом является то, кто будет определять национальную повестку дня. На данный момент на повестке дня стоит подлинное размежевание израильской политики от её религиозного топлива. На следующий день после размежевания статус религиозного сионизма станет другим». 

С точки зрения левацкой идеологии просто изгнать поселенцев из их домов и разрушить их общины будет недостаточно. Они должны будут испытать страдания и унижения, чтобы гарантировать, что никто не посмеет идентифицировать себя с ними. 

Вследствие этого, когда в течение нескольких месяцев перед размежеванием в воздухе носилась идея строительства на юге Израиля нового поселения для выселяемых из Газы, левые жёстко выступали против подобной идеи. 

Обозреватель газеты «Гаарец» Авирама Голан объяснила, что это лишит изгнание какого-либо политического смысла. 

По её словам, «Переселение бывших поселенцев Гуш-Катифа в новое с иголочки поселение, построенное специально для них на прекрасном побережье Ницаним, будет содержать в себе в неявном виде проблематичное послание. Это будет послание еврейским поселенцам на территориях, которое скажет им: ‘Вы – избранная группа. Вы будете не такими, как все остальные израильтяне‘. Если правительство решит проблему переселения бывших жителей Гуш-Катифа именно таким образом, болезненный смысл эвакуации поселений будет нейтрализован. Всё это будет выглядеть так, как будто ничего особенного не произошло». 

Поставленная перед собой левыми задача уничтожения еврейских общин, как и цель, собственно говоря, так называемого движения к миру были в явном виде сформулированы в ноябре 2013 года Роном Пундаком, партнёром Йоси Бейлина по инициированию соглашения Осло с ООП в 1993 году. 

В интервью Группе по международным кризисам Пундак объяснил: «Мир не является самоцелью. Он представляет собой способ перехода Израиля из одной эпохи в другую - в эпоху, которую я назвал бы нормальным государством. Израилизация общества, а не его иудаизация». 

Демонизация и лишение каких бы то ни было гражданских прав были ключевыми компонентами кампании левых против еврейского Израиля. Ибо для того, чтобы уход из Газы послужил как стартовая площадка для ухода из Иудеи и Самарии, требовалось полное отчуждение публики от её собратьев-израильтян, чья жизнь была разбита вдребезги. 

Творцы общественного мнения от Дана Маргалита и Ари Шавита до Яира Лапида вскочили на подножку антирелигиозного вагона и старались перещеголять друг друга в деле возбуждения иррациональной ненависти к 8 500 евреям Газы и их сторонникам. 

Маргалит призывал к введению квоты по отношению к религиозным сионистам, служащим в Армии обороны Израиля. Он говорил, что следует применить строгие ограничения на количество религиозных израильтян, которым дают право на получение офицерского звания. 

Лапид настаивал на том, что он не считает поселенцев своими братьями и что для него не будет проблемой пойти на войну против них. 

Шавит писал, что поселенцы не заслуживают того, чтобы их защищала Армия обороны Израиля, поскольку, с его точки зрения, они не являются израильтянами. 

День за днём машина масс-медиа изрыгала потоки ненависти и насмешек против евреев Газы. День за днём публике вдалбливали в голову, что религиозные евреи являются фанатиками и потенциальными террористами. 

К этой вакханалии присоединились полиция, прокуратура и Верховный суд. Гражданские права противников размежевания попирались. Организаторы законных мероприятий протеста удостаивались не подкреплённых надлежащими ордерами визитов в свои дома ранним утром. Протестующие, включая и детей, арестовывались без предъявления обвинений и часто содержались в предварительном заключении месяцами. 

Полиция не пропускала лицензированные автобусы, подвозящие протестующих против планируемого изгнания к местам разрешённых демонстраций. 

Учитывая атмосферу ненависти, окутавшую страну по мере приближения даты изгнания, у левых были все основания предполагать, что дело успешно движется по дороге к уничтожению их заклятого идеологического оппонента и к началу обретения Израилем в его нового пост-сионистского образа. 

Возможно, наиболее обещающим аспектом изгнания, с точки зрения левых, было то, что изгнание предполагалось выполнить руками Армии обороны Израиля. Заполучить в качестве исполнителей грязной работы левых наиболее любимый и уважаемый институт страны означало для них, что любая попытка поселенцев отказаться выполнять приказы изгоняющих будет рассматриваться публикой как нападение не на левых, а на армию. И это окончательно похоронит остатки симпатии публики к поселенцам, которые ещё не были уничтожены кампанией демонизации. 

Но тут кто-то смешал все карты. 

За пять месяцев до изгнания тогдашний начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Моше Яалон назначил бригадного генерала Гершона Хакоэна руководить изгнанием из Гуш-Катифа. 

Хакоэн был командиром танковой дивизии в Северном округе. Он был назначен на эту должность потому, что считался принцем национально-религиозной общины. 

Дед Хакоэна был одним из основателей Мизрахи – религиозно-сионистского движения. 

Его отец был одним из основателей поселенческого движения Гуш Эмуним. 

После того, как Яалон назначил его командовать изгнанием, Хакоэн попал под массивное давление со стороны правых, которые требовали, чтобы он отказался от этого назначения. Если ты откажешься в знак протеста, сказали ему, тогда изгнание будет отменено. 

Но Хакоэн считал иначе.  Как он понимал, с того момента, как Кнессет одобрил план размежевания, невозможно было повернуть этот процесс вспять. Изгнание состоится в любом случае. И если он откажется от назначения, левые немедленно разрушат его репутацию. Поскольку он был сыном семьи лидеров поселенцев, его действия будут немедленно объяснены как поступок фанатичного поселенца и как доказательство того, что религиозных солдат нельзя продвигать по службе. 

Хакоэн понимал левых. Он знал, что означает изгнание поселенцев из Газы – что его цель не только уничтожение поселений Гуш-Катифа, но и дискредитация религиозного сионизма, что позволит разрушить связь между Израилем и иудаизмом. 

Поскольку Хакоэн понимал, с какой целью левые настаивали на осуществлении плана изгнания, он понимал также, что речь идёт не просто о судьбе Гуш-Катифа, а о будущем самого Израиля. 

И поэтому, когда он приступил к подготовке к изгнанию, Хакоэн задумал провести операцию таким образом, чтобы предотвратить использование изгнания для более серьёзных разрушительных целей. 

Ибо если бы план левых удался, изгнание было бы воспринято публикой как физическое и идеологическое столкновение между поселенцами и солдатами. 

Хакоэн направил свои усилия на то, чтобы не допустить подобного восприятия произошедшего. Вместо того, чтобы готовить солдат к столкновению с поселенцами, Хакоэн действовал таким образом, чтобы представить изгнание как национальную трагедию, через которую солдаты и поселенцы проходят вместе. 

Для этого за несколько недель до даты, назначенной для изгнания, Хакоэн приказал своим офицерам и солдатам смешаться с поселенцами Гуш-Катифа, которых они должны были изгонять. Вместо того, чтобы относиться к поселениям, как к зонам с враждебным населением, солдатам и офицерам была предоставлена возможность показать поселенцам, что они ничем не отличаются от них. 

К тому моменту, как изгнание начало осуществляться, солдаты не испытывали заметного отчуждения от поселенцев. Поэтому до столкновений, на которые рассчитывали левые, дело по-настоящему так и не дошло. 

Вместо этого израильтяне, прильнувшие к своим телевизорам, наблюдали за тем, как солдаты и поселенцы молились и горевали вместе в синагогах Гуш-Катифа, которые они вот-вот должны были оставить. Они наблюдали за тем, как командир бригады Голани обнял молодёжь из мошава Гадид и плакал вместе с ними. 

Вместо того, чтобы разрушить еврейский характер государства, не говоря уже о разрушении связей между религиозным сионизмом и государством, изгнание укрепило и то, и другое. 

Через много недель после завершения размежевания корреспондентка «Гаарец» Орит Шохат сокрушалась: «Солдатам, которые участвовали в эвакуации Гуш-Катифа, уже не понадобится путешествовать в Индию, чтобы побывать в ашраме, потому что они поняли, что у них есть свой ашрам по соседству. Та самая еврейская религия, с которой они не общались тесно уже много времени, раскрыла им объятия и приняла в своё лоно с песнями, слезами и общей судьбой. 

Сейчас они сидели рука об руку в синагогах Гуш-Катифа, сейчас они ощущали святость, смешанную с потом, сейчас они ритмически двигались и пели песни, они стояли в очереди, чтобы поцеловать свитки Торы, сейчас они наполовину внутри». 

Голос Шохат звучал одиноко в рядах левых. Большинство её товарищей не поняли, что сейчас произошло. 

Эхуд Ольмерт не понял вообще ничего. Когда на следующий год Ольмерт приказал полиции силой эвакуировать Амону, район в Офре, он ожидал, что всё пройдёт гладко. Он предполагал, что публика поддержит его действия точно так же, как она поддержала уход из Гуш-Катифа. В течение нескольких недель, предшествующих эвакуации, масс-медиа повторила ту же демонизацию поселенцев Офры, которая была проделана с их братьями в Гуш-Катифе. 

Но публика думала и чувствовала иначе. Когда полиция атаковала молодёжь, которая забаррикадировалась в домах, предназначенных для разрушения, публика стала на сторону поселенцев, а не полиции. 

Вместо того, чтобы подготовить психологический фундамент для дальнейших изгнаний, поведение Армии обороны Израиля при эвакуации из Гуш-Катифа разрушило этот фундамент. 

Публика больше не желала слушать ложь о фанатизме поселенцев. 

Поселения Газы были разрушены 10 лет назад. С тех пор Израиль платит тяжёлую цену за это стратегическое лунатическое размежевание. Но, по иронии судьбы, в значительной степени благодаря руководящей роли Хакоэна, израильское общество вышло из этого испытания более сильным, более сионистски настроенным и гордящимся своим еврейством, чем когда-либо ранее.

Джерузалем Пост 

Перевод с английского Эдуарда Маркова 

Каролин Глик, 
политолог, старший сотрудник Центра политики безопасности на Ближнем Востоке (США), 
заместитель редактора газеты «Джерузалем Пост»

Мой отец ненавидит евреев…