…Поднимаясь по широкой лестнице, ведущей к кампусам Тель-Авивского университета, я пытался сосредоточиться на деталях предстоящего разговора с одним из ведущих преподавателей кафедры политологии. Здесь, в крупнейшем израильском университете, я собирался продолжить свое образование, прерванное несколько лет назад.

Подумать только, — размышлял я по дороге к месту собеседования, — всего час езды отсюда — война, ежеминутное ожидание падения ракет, страх и паника в сердцах людей, которые за считанные секунды должны добраться до убежища...

Я пристально следил за событиями в южных городах и за ходом военной операции в Газе, стараясь не пропускать сводки новостей.

Был теплый Тель-Авивский декабрьский полдень. Город жил обычной, спокойной жизнью. Навстречу мне текла громкоголосая и беспечная студенческая толпа. Слившись с нею и заразившись ее легким и веселым настроением, я на мгновение отбросил не покидавшие меня мысли о том, что происходит сейчас на юге страны. И постепенно, незаметно для себя, отключился от тревог. В конце концов, тут, в университете, у меня были свои важные дела.

Повернув направо, я оказался у высокого серого здания, под крышей которого были собраны несколько отделений факультета общественных наук. Пройдя переполненное студентами лобби, я поднялся на пятый этаж, решив заранее выяснить, где находится кабинет преподавателя, с которым мне предстоял разговор, и от успеха встречи с которым так много зависело.

Коридор был пуст. Шли занятия, и, чтобы скоротать время, а заодно и снять напряжение перед предстоящим собеседованием, я решил побродить по кафедре и как следует изучить содержание многочисленных стендов, развешенных по стенам. Начав с доски объявлений, висевшей рядом с лестницей, я принялся рассматривать большой белый лист, текст которого открывался вопросом: «Тебя не устраивают университетские службы? Рано закрывается библиотека?» и т.п. Далее большими буквами следовал призыв присоединиться к движению, которое называлось — «Левое общественное движение в университете». Несколько удивившись, что кто-то еще в эти тяжкие военные дни не стесняется именовать движение «левым», я перевел взгляд на огромный книжный стенд. На его полках были выставлены книги преподавателей факультета — на иврите и на английском.

Первым изданием, которое привлекло мое внимание, была книга под звучным названием «Расизм в Израиле». Протянув руку, я взял с полки книгу. Сборник, изданный солидным научным издательством, открывала статья, посвященная теме расизма, якобы характеризующего отношение израильской прессы к «палестинцам, гражданам Израиля». Вернув книгу на место, я пробежал взглядом по другим заголовкам. «Палестинское национальное движение», «Постколониальные исследования национализма, религии и культуры»... В  названиях книг мелькали слова: «арабы», «палестинский», «евреи».

«Узкая специализация» академических деятелей кафедры меня и позабавила и огорчила. Политическая подоплека всего этого академического творчества была мне совершенно понятна — заголовки открытым текстом сообщали о левых политических взглядах их авторов. Само слово «палестинцы», взятое на вооружение левыми интеллектуалами в израильской академии вместо нейтрального «арабы», однозначно свидетельствовало об идеологическом настрое авторов научных изданий.

Следующим предметом моего рассмотрения стала еще одна, почти такая же, как первая, но застекленная, доска объявлений. Она была почти пуста. Ее правую часть украшал уже знакомый мне призыв присоединиться к «левому общественному движению». С другой стороны я увидел несколько скрепленных между собой листов с фотографиями, как видно, распечатанных из Интернета. Подойдя поближе, я рассмотрел их сюжет: раненые жители Газы. Надпись сверху гласила: «24 первых часа операции ЦАХАЛа в Газе. Месть, и никакого решения».

Месть? — удивился я. Восемь лет беспрерывных обстрелов, тысячи ракет, падающих на головы израильтян, обезлюдевший Сдерот, неоправданная выжидательная позиция правительства… И вы называете это местью? — вел я внутренний диалог с неведомыми мне авторами прокламации, прикрепленной к университетской доске объявлений. А почему бы вам не добавить сюда фотографии раненых жителей Сдерота и других еврейских городов и поселений, пострадавших лишь за то, что они — евреи?

Пожалуй, хватит. Я отошел от стенда, пытаясь заново сосредоточиться на встрече с преподавателем. Однако оказалось, что это еще не все. Издалека, с небольшого зеленого листа бумаги, вывешенного рядом с секретариатом, на меня взглянуло обрамленное бородой и густой шевелюрой знакомое до боли лицо. Карл Маркс! Какая встреча!

Не выдержав, я подошел и изучил содержание зеленого листка. Он сообщал о новом курсе, предоставляющем студентам возможность ознакомиться с марксистским взглядом на общество. А рядом — висел еще один листок, с программой научных семинаров на кафедре, которые состоятся в ближайшее время. Не выдержав обилия знакомых слов в заголовках выступлений (все те же «палестинцы»), я отошел в сторону, не дочитав программу до конца.

До встречи оставалось не более десяти минут. Начался перерыв между лекциями. Студенты заполнили коридор. Рядом со мной группа парней и девушек вели оживленную беседу. Невольно прислушавшись, я понял: идет бурное обсуждение вчерашней демонстрации против операции в Газе, на которой побывали участники разговора.

«Ты активистка ХАДАШ?» — заинтересованно спросила рыжеволосая студентка свою собеседницу, на вид совсем юную девушку.

«Не то чтобы активистка... — замялась та, не желая, как видно, обозначить свою причастность к левому коммунистическому арабскому движению. — Мне просто дали их рекламные листки, и я их раздавала», — немного смутившись, призналась эта симпатичная еврейская студентка Тель-Авивского университета.

«Вы не видели, а ведь там были социалисты из Сдерота, — громко и взволнованно провозгласил высокий черноволосый парень. — Они представляли обстреливаемый юг, который выступает против операции ЦАХАЛа в Газе».

Я старался не обращать внимания на абсурдность происходящего. Да, я предполагал, что в Тель-Авиве все это есть: и политизация и активность левого толка. Но в такой степени?! По крайней мере, я ожидал увидеть следы хоть какой-то деятельности иного политического направления. Однако ничего подобного не произошло. Я с трудом верил в реальность происходящего. В этом перевернутом мире врагами считались не те, кто посылает на нас ракеты, а те, кто пытается отстоять свое право на еврейское национальное государство на этой земле.

Откуда-то зазвучала арабская речь. Две религиозных девушки-арабки — головы повязаны платками — прошли мимо меня по коридору. Да, я ведь совсем забыл, что и в Тель-Авивском университете учится немало арабских студентов...

Встреча с преподавателем прошла успешно. Мне предложили записаться на факультет. В своем воображении я уже стал студентом столь желанного для меня университета. Но радость от удачной встречи была омрачена.

Я возвращался домой уже вечером, обдумывая не встречу с преподавателем, но — то, что я увидел и услышал в коридорах университета.

Мой автобус ехал по «территориям», за так называемой «зеленой чертой». До Тель-Авива отсюда — рукой подать. Но на самом-то деле расстояние было огромным. Пуленепробиваемые темные стекла автобуса, на всю громкость включенное радио, по которому передавали сводку последних новостей, почти полностью посвященную военным действиям израильской армии… Все это были свидетельства иной, настоящей реальности, которой жила страна.