Когда-то в Союзе был такой анекдот: «Спрашивается: коммунизм – это научная теория или религия? Ответ: конечно, религия. Если бы это была научная теория, её сначала на собаках проверили бы». В этом смысле сионизм – тоже религия. И даже более того, потому что, если для всех остальных «измов» на первом месте всегда стояли вопросы «производства и производственных отношений», то для сионизма такого вопроса никогда не было. Он всегда был занят более фундаментальной, базовой проблемой – где взять землю, чтобы на ней эти самые «производства и производственные отношения» развивать.

Так и получилось, что геулат ѓа-карка («избавление земли») всегда была главной заботой сионистского движения, а вопросы организации труда на этой земле – навсегда остались вне сферы этих забот. В своих комментариях к третьему тому истории российского сионизма Ю. Кошаровского я уже объяснял однажды, как пущенное на самотёк освоение и заселение земли Израильской стало делом рук левой социалистической молодёжи. Не по чьему-нибудь плану или умыслу, а (как говорил и писал В. Жаботинский) «в силу сложившихся обстоятельств».

С самого начала поселенческое движение в Израиле не ставило перед собой общих, фундаментальных задач. Оно возникло как частная, местная инициатива левых молодёжных организаций, как практика ежедневного сиюминутного выживания и самообеспечения. Под это были созданы специальные организационные формы – так называемая ѓахшара, система трудовой групповой подготовки по месту проживания, ещё до переезда в Израиль, и организационная структура Ѓе-Халуц, которая осуществляла эту подготовку по всему миру.

Жаботинский очень высоко оценивал успехи социалистического строительства в Израиле, и, понимая исключительную важность этого вопроса, обещал выдвинуть свою (альтернативную) программу этого строительства. Но у него до нее руки не дошли, а у его соратников это не считалось делом первой необходимости.

Между тем, социалистическое строительство в Израиле ширилось и крепло, обретая всё новых и новых сторонников. Так возникло киббуцное движение религиозных сионистов, ѓа-киббуц ѓа-дати, которое существует и по сей день. Были такие попытки и у ревизионистов – возле Биньямины есть сегодня музей киббуца Шуни, первого (и, очевидно, последнего) киббуца, организованного ревизионистами. У них это дело как-то не пошло. Хотя есть херутовский мошав шитуфи Бейт Херут (рядом с социалистическим Бейт Янаем), который выжил и жив даже в наши дни.

Кроме всех прочих преимуществ, оказалось, что социалистическая форма поселенческой деятельности эффективна не только экономически. Эта система продемонстрировала и замечательную способность взращивать столь необходимых зарождающемуся государству исполнителей многих общественно-полезных функций. Несмотря на свою сельскохозяйственную природу, киббуцы стали кузницей кадров почти для всех (если не для всех) сфер деятельности рождающегося государства. Причем это не было попыткой взять на себя функции будущих государственных структур. Изначально предполагалось, что появившиеся специалисты будут в добровольном подчинении у этих структур. Из этого выросли новые, традиционно не вытекающие из прошлого опыта, формы поселенческой деятельности – Хома у-мигдаль, например, или десант одиннадцати кибуцев в Негев для обозначения границ будущего государства. Там речь шла уже не о частном экономическом предприятии отдельной поселенческой группы, речь шла о будущем существовании всего государства.

Звёздным часом этого этапа поселенческого движения стало переселение около четверти миллиона беженцев из послевоенной Европы в Израиль и связанные с этим титанические усилия по их жизнеобеспечению. Не сливаясь с государством (которого ещё не было), киббуцное движение вынесло на своих плечах основной груз этой эпопеи.

С возникновением государства заботы о том, что делать еврею в этой стране, с чего начинать и как жить дальше, казалось бы, должны были перейти к государству. Но по каким-то причинам этого не произошло. Говорят, что резко изменился контингент поселенцев: вместо комсомольцев-добровольцев появились обременённые детьми беженцы из восточных стран. Говорят, что у государства появилось вдруг очень много «ничейной» земли (и нужно было её срочно заселять). Причины называют разные. Не буду на этом концентрироваться. Замечу лишь, что центральной заботой на этом этапе стало немедленное расселение, без каких бы то ни было попыток организации трудовой деятельности поселенцев. При этом следует подчеркнуть, что государство как бы самоустранилось от этого процесса, вверив его поселенческому движению Тнуат ѓа-мошавим и отделу поселений Всемирного сионистского Конгресса.

Тнуат ѓа-мошавим, хотя и возникла ещё в 1936 году, была весьма худосочной и аморфной организацией, весь пафос существования которой сводился к одному – хоть ненамного ослабить вериги социалистических принципов киббуцного движения (избавиться от них совсем, к сожалению, условия не позволяли). Отдел же поселений Всемирного сионистского Конгресса традиционно принимал участие в организации поселенческой деятельности, когда государства ещё и в помине не было.

Главной заботой в тот момент, как уже было сказано, было расселение. Занятость при этом, естественно, была на втором плане. То есть во вновь создаваемых сельскохозяйственных поселениях ещё сохранялась какая-то её видимость, связанная с предоставлением поселенцам сельскохозяйственной земли, орудий труда и средств производства. Однако в такой оригинальной и самобытной форме поселения, как «города развития», даже видимости какой-либо занятости не предполагали.

Я не обсуждаю и не осуждаю историю. Я только напоминаю, как это было. К чему это нас могло бы привести и чем это всё могло бы закончиться, можно только догадываться. Но тут – грянула Шестидневная война, и мы в мгновение ока из забытой Богом окраины мира вдруг стали империей. Великой империей, с имперскими замашками и имперскими порядками. На этом пиру жизни государство вспомнило, наконец, и о братьях своих меньших – по всей стране и почти во всех городах развития начали возводиться крупные (по израильским меркам) текстильные предприятия и сопутствующие им предприятия швейной «промышленности». Это было результатом целенаправленного государственного капиталовложения в организацию осмысленной трудовой деятельности поселенцев в городах развития.

Исторически этот праздник жизни продолжался совсем недолго. В 1977 году у нас грянула антисоциалистическая народная революция. Традиционный социалистический сионизм был низвергнут, и на его место пришёл истинно-народный национальный сионизм. К чему это нас привело? Текстильные предприятия в городах развития (да и везде по стране) были немедленно приватизированы и из системы занятости выведены навсегда. Принципы социалистической экономики начали разрушаться, чтобы расчистить место для новой, ещё не очень понятной экономики, где государство ни во что не вмешивается, а всё, что можно, сдаёт в частные руки. Последствиями этого стали крах финансовой и банковской системы, фантастический рост инфляции, крах системы образования, деморализация и криминализация всего общества. Криминализация сверху донизу: сегодня под судом – президент Израиля и бывший глава правительства, осуждён и посажен министр финансов и министра труда Израиля (ещё где-нибудь вы видели такое?). В субботних новостях (12.09.2009) обсуждалось убийство солдата-десантника, который был зарезан просто так, на улице. «Причём тут водка? – тоскливо вопрошал кто-то по радио. – Причём тут самозащита? До чего дожили – человек, отправляясь на субботнюю прогулку, кладет нож в карман. Надо полагать, он знает, зачем это делает».

Грянувшие в 1977 году изменения в понимании смысла и идеалов сионизма, конечно же, не замедлили отразиться и на практике поселенческого движения. Если раньше социалистические идеи были основой практической сионистской деятельности, теперь религиозно-национальные мотивы стали её главным стимулом. Если раньше забота о хлебе насущном была стержнем ежедневной активности поселенца, теперь повседневное общение с Торой стало центром его жизненного уклада. Если когда-то поселенческая деятельность подчиняла себя государственным интересам, сегодня деятельность новых поселенцев почти повсеместно противоречит государственным интересам, а зачастую просто враждебна им.

Вот к этому-то предзакатному часу истории сионизма и поспели мы (первые ласточки русско-советского еврейства), прибыв в марте 1971 года на свою историческую родину. Как известно, наш сионизм был весьма умозрительным. То есть размышления о том, что же мы будем здесь делать и чем заниматься, нас никогда раньше не беспокоили. Грамотные и классные специалисты, выращенные партией и советской властью, мы были уверены, что наши знания везде будут замечательным товаром, который мы сможем выгодно продать на любом свободном рынке (профессионального труда), который должен был обязательно быть (по нашему пониманию) во всём свободном мире.

Всё оказалось совсем не так. Выборочная перепись репатриантов, прибывших в Лод летом 1971 года, показала, что профессиональный состав олим почти повторяет профессиональный состав еврейского населения в Союзе, известный по переписям 1959 и 1970 годов. А из этого следовало, что с прибытием первых 100 тыс. олим в Израиле появится 10 тыс. инженеров (рассматривали инженеров, потому что они оказались самой значительной профессиональной группой среди олим). В Израиле к тому времени было занято чуть меньше десяти тысяч инженеров. Было ясно, что никакие законы свободного рынка не заставят этих израильских инженеров вдруг подвинуться и уступить своё место новым олим. Приблизительно такая же ситуация вырисовывалась во всех остальных областях – учителя, врачи, научные работники и так далее.

Традиции классического сионизма (как вы уже знаете) предоставляли заботу о спасении утопающих самим утопающим. Делать нечего – в ноябре 1971 года мы уже оформились в группу «Алия семидесятых», которая заявила о своей решимости противостоять существующему положению вещей. Группа состояла в основном из киевских активистов, но не только. Среди нас были и Виля Свечинский, например, Карл Малкин, Балабанов и другие москвичи. Основным мотивом у всех было: мы отвечаем за тех, кто придут за нами. Мы должны срочно изменить структуру Израиля, чтобы сделать его пригодным для существования в нём той разновидности еврейского народа, которую партия и советская власть вырастили на просторах социалистического трудлагеря.

В июле 1972 года мы с Геренротом оставили свои рабочие места и стали «платными агентами» Сохнута, занятыми подготовкой выхода Алии-70-х на поселение. Это было замечательное время – мы занимались чистым сионизмом, и нам за это ничего не грозило. Мы искали решения для самых фундаментальных проблем сионизма, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести или ощущений собственной неполноценности. Мы знали, что это делается впервые и что кроме нас это делать некому. Мы, конечно же, понимали, что для этого нам нужны поддержка и помощь всего государства, и настойчиво искали контакты, как с официальными представителями, так и с полуофи­циальными и даже совсем неофициальными лицами в израильском обществе, совершенно не смущаясь тем, что мы для них – пустое место, безвестные самозванцы. Мы встречались с Голдой Меир (дважды), с Моше Даяном (однократно, но зато потом бесчисленное число раз с его представителями), с Шимоном Пересом (кто это – объяснять не надо), с Меиром Амитом (генеральный директор концерна «Кур»), с Ицхаком Шамиром (в то время – второй человек в Херуте), с Бени Маршаком («политрук» Пальмаха, ответственный за работу с олим в Рабочей партии), с Юдой Ѓарэлем (вдохновитель киббуцного заселения Рамат Ѓа-Голан), с Гури Мельцером (сначала – концерн «Тадиран», позднее – «Тельрад»), с Юдой Броницким (тогда и теперь – «Ормат»), с Исраэлем Шенкаром (независимый предприниматель), со многими и многими другими. С каждым, кто готов был нас выслушать и чем-то помочь. Нас очень приветливо принимали и столь же приветливо провожали. Но их улыбки и рукопожатия ничего не означали. Что делать евреям на еврейской земле – такого вопроса представители классического сионизма себе не задавали. Поэтому помочь нам они не могли (они даже не всегда понимали, о чём это мы с ними).

Максимум, на что можно было рассчитывать с их стороны, так это на честь быть приобщёнными к стереотипам прошлого (учитывая наши сионистские заслуги, эту честь нам легко готовы были оказать). Из практических поселенческих аспектов чётко просматривалось одно – кроме легенд времён становления государства, у всех представителей истеблишмента был весьма богатый опыт использования поселенцев для всяких политических (что не всегда совпадало с государственными) целей. Кэилу митьяшвим, кэилу аль ѓа-мишмар (‘как бы поселенцы’, ‘как будто на страже’). Ицхак Шамир предложил нам помощь и поддержку, но только в том случае, если над поселением будет развеваться херутовский флаг. Даяну мы были нужны для имитации поселенческой деятельности в будущем Ямите: смотрите мол, египтяне, не будете заключать с нами мир, мы навсегда освоим и присвоим себе эти территории. Мы с отвращением шарахались от этих предложений. Наши цели и мотивы были совсем другими.

Самую конкретную и существенную помощь мы получили от Раанана Вайса, потомственного руководителя поселенческого отдела Еврейского агентства. Этот человек был единственным, кто хоть как-то понимал, что и о чём мы ему так невнятно бормочем.

Эту специфику нашего общения с окружающим миром нужно было бы тут особенно подчёркнуть. Во-первых, в те времена мне (нам) приходилось изъясняться не на русском (как здесь), а на иврите, которого я (в частности) ни в Союзе, ни здесь не учил (некогда было). Во-вторых, моё (наше) понимание вещей сегодня несколько отличается от тех представлений, которые мы имели в те времена. Мы не говорили тогда о «градообразующих предприятиях» (этот термин в русском языке появился лишь с 1994 года). Но мы говорили о новосибирском Академгородке, который уже тогда был для всех вполне определённой и понятной парадигмой. Мы не говорили тогда о хай-теке, как основной форме нашей занятости (такого слова в лексиконе ещё не было). Но мы говорили о 128-й окружной дороге Бостона, вдоль которой расположились тогда первые ласточки будущего хай-тека. Мы говорили о прикладных научных исследованиях. Уже в мае 1975 года, после раскола «Алии-70-х», наша группа была зарегистрирована как «АРШАХ – Лаборатории прикладных наук, мошав шитуфи (кооперативное поселение)». А в стенгазете, которая у нас выпускалась к каждому очередному научному семинару, обыгрывалось созвучие имён Альмагора (на краю которого мы жили) и Аламогордо (барачный посёлок, в котором жили сотрудники Манхеттенского проекта, разрабатывавшие первую американскую атомную бомбу).

Тем не менее, наши бормотания как-то доходили до Раанана Вайса. Вайс лучше других знал, что все возможности создания сельскохозяйственных поселений на севере страны уже исчерпаны, что нужны новые формы занятости для поселенцев. Он готов был ухватиться за наши идеи, разумеется, существенно переработав их, а пока готов был дать нам зелёную улицу. В 1975 г. он выступил с предложением строить «капаты» – кфарей таасия, т. е. промышленные деревни. Никакого продолжения и развития это предложение не получило. Однако у имперской бюрократии были свои понятия и законы. Раанан Вайс в подробности не вникал, он давал общие указания, а детали должны были разрабатывать уже в местном отделе поселенческого движения. Они и разрабатывали. По своему образу и подобию. «Итак, приступаем к подготовке вашего бюджета на следующий год. Сколько вам потребуется воды для полива?» – «Извините, нам не нужна вода для полива. Нам нужен осциллограф для лаборатории». Долгая пауза (или немая сцена, если хотите), после чего чиновник, который по распоряжению Вайса, должен был сопровождать нас по лабиринтам Сохнута, начинает багроветь от ярости: «Я вас человеческим языком спрашиваю, сколько вам нужно воды для полива!?».

Вот так воплощались в жизнь благожелательные директивы Раанана Вайса. Да и не только Вайса. В 1979 году, после долгих и мучительных поисков своего места под солнцем на Голанах (в 1975 году «Алия-70-х» раскололась, и посёлок Аниам, уже построенный для нас на Голанах, при разделе отошёл к группе Геренрота, а мы получили временное убежище в Альмагоре, где и дожидались своего нового места), мы однажды вернулись от Арика Шарона (в те годы – министра сельского хозяйства) с благой вестью: «Арик сказал, что мы будем строиться в Схехе (брошенной арабской деревне на Голанах)!».

«Да? Арик сказал? – лукаво переспрашивал нас чиновник местного отделения Сохнута. – Очень хорошо. Очень хорошо. Если Арик сказал, пусть он вам сам и строит…». Он (чиновник) ничего делать не собирался. А ещё через три года он пристроил нас в Верхней Галилее, где у него были для нас свои планы и соображения. А как же Арик? Ведь Арик сказал Схех!.. Ну да, сказал и сказал... У него своих забот хватало...

Не хочу, чтобы у вас возникло ощущение изначальной обречённости нашего предприятия. Естественно, что в обстановке тотальной «неуместности» наших идей и полного всеобщего безразличия к основным проблемам сионизма наши шансы на успех были весьма сомнительны. Мы, как говорится, в полном сознании и здравом уме шли на те шаги, к которым вынуждали нас «сложившиеся обстоятельства». Теперь, задним числом оценивая наши дела, считаю необходимым подчеркнуть, что удручающий и часто враждебный повседневный быт нашего существования компенсировался:

1) нашей молодостью и беспечной уверенностью, что всё нам под силу;

2) что мы делаем нужное и правое дело, которое кроме нас делать некому;

3) что что-то подобное мы уже проходили и уже были однажды в безнадёжной ситуации, но как-то вышли из нее живыми;

4) что если и вправду мы достаточно разумны и правильно понимаем смысл истории, наш печальный опыт не пропадёт даром и кому-нибудь когда-нибудь пригодится.

Существенной частью этого опыта было и правильное понимание самих себя. «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». Мы оказались верными учениками и преданными холуями советской власти, хотя думали о себе (а многие и по сей день в этом уверены), что мы «совсем другие». Мы не представляли себе, сколько советского сидит в каждом из нас и как это влияет на наше общение с миром и друг с другом. Не осознавали, насколько мы пропитаны советской моралью и советскими догмами – «кто не с нами, тот против нас», «если враг не сдаётся, его уничтожают», «наше дело правое, победа будет за нами» и тому подобные перлы.

Выдрессированные как имперские холуи, мы оказались абсолютно не способными ни к каким формам коллективного взаимодействия или сотрудничества.

Я трепещу и проклинаю,

Но строк постыдных не стираю.

В своём выступлении на прошлом вечере КСиВа Эммануэль (Амик) Диамант поставил важные и сложные вопросы, связанные с готовностью государственных и общественных учреждений Израиля адекватно реагировать на стремление активной составляющей алии 70-х принять участие в поселенческом движении.

Амик начал издалека, с начала начал поселенчества в Стране. Он справедливо отмечает, что «…геулат а-карка (избавление земли) всегда были главной заботой сионистского движения». Далее следует краткий, насколько позволяло отпущенное ему время, обзор менявшихся форм поселений, которые искали и находили эмпирически, методом проб и ошибок.

Выступая, Амик, как обычно, был глубок в стремлении осмыслить проблему, парадоксален в постановке вопросов и категоричен в выводах. Естественно, что ему горячо возражали. На мой взгляд, Амик далеко вышел за пределы темы, и это может привести обсуждение на тонкий лёд партийных предпочтений. Постараемся этого избежать. Полагаю, это только начало дискуссии, которую мы продолжим (завершим ли?) на следующем вечере 20-го октября.

Попытаюсь кратко изложить своё виденье темы, в чём-то Амику возразить, в чём-то с ним согласиться.

1. Поселенчество, алия (включая «кибуц галуёт») и оборона собственными силами были и остаются квинтэссенцией сионизма, тремя китами, на которых он стоит, его тремя точками опоры. Отказ от любой из них имеет следствием потерю устойчивости общества и угрозу существованию государства. В этом опасность пост-сионистских новаций.

2. В поселенчестве принимали участие все течения сионистского движения – социалисты, либералы, ревизионисты, религиозные и даже не-сионистская составляющая ишува. При этом рабочее движение было доминирующем вплоть до середины 70-х годов. Его поселения, особенно кибуцы, сыграли выдающуюся роль в строительстве и обороне государства, в немалой степени определили его границы.

3. И в до государственный период и позднее новые поселения создавались, прежде всего, с политическими, общегосударственными целями. Соображения экономики, трудоустройства, приёма алии и пр. учитывались, но были вторичны. Было необходимо создать еврейское присутствие в периферийных и спорных районах. И если в 60-е годы 19 в. периферией было всё, что находилось за стенами Иерусалима, то сегодня это Негев, Галилея, Иудея и Самария.

4. Опыт показал, что юридический статус земли не имеет решающего значения. Только живя на этой земле и реально её обрабатывая, можно определить, кому она будет принадлежать. В прошлом считалось, что там, где плуг еврейского земледельца проложит последнюю борозду, там и пройдёт граница государства. Отсюда первостепенное значение сельскохозяйственных поселений. В наше время никакие административные меры не могут защитить государственные земли от расхищения, если они не обрабатываются еврейскими земледельцами, либо, по крайней мере, не засажены лесом. С другой стороны, только городские поселения могут создать демографический перевес в регионе. Уже давно новые сельскохозяйственные поселения не строят (дорого, мало воды, избыток сельскохозяйственных продуктов и пр.), однако развитие сельскохозяйственных отраслей в городских поселениях на спорных территориях признаётся необходимым.

5. Представляется неприемлемым утверждение Амика, что «антисоциалистическая революция» 1977 г. породила «деморализацию и криминализацию» общества и власти. Эти и другие отрицательные явления стали проявляться намного раньше. При длительной монополии на власть иначе и быть не могло. Если вначале проблемой стали бюрократизация, партийный непотизм и низкая экономическая эффективность, то в 70-е годы это была уже коррупция в чистом виде, что и стало одной из причин «переворота» 1977 г. Тем не менее, рабочее движение продолжало считать создание поселений одной из своих целей (план Алона). Им были спланированы и частично осуществлены масштабные проекты в районе Иерусалима, долине Иордана, на Голанах и в Синае. В дальнейшем рабочее движение потеряло интерес к поселенчеству и даже стало воспринимать его со знаком минус. Это было частью общего процесса его деидеологизации и скатывания к пост-сионизму.

6. Особо следует остановиться на странном утверждении Амика, что «…сегодня деятельность новых поселенцев почти повсеместно противоречит государственным интересам, а зачастую просто враждебна им». На мой взгляд, его (Амика) принципиальная ошибка в подмене понятий «государство» и «правительство». У нас есть немало печальных примеров, когда правительство и его глава действовали не на пользу государства, а ему во вред. Требовать от граждан непременно поддерживать политику «партии и правительства» – свойство режимов не являющихся для нас образцом. Наконец, следует поостеречься объявлять какую-либо группу граждан «врагами государства», «препятствием на пути к миру», «опасными подстрекателями» и проч. Это мы уже проходили, и не только на доисторической родине.

7. Всё сказанное до сих пор, в сущности, было затянувшимся вступлением к нашей теме. По необходимости следовало соотнестись с выступлением и текстом Амика.

По существу дела. Первые и последующие активисты движения, приехавшие в Страну в 70-е годы, застали здесь сформировавшееся, даже консервативное общество и закостеневшие государственные структуры. Они (активисты) были высоко мотивированы и переполнены сверхценными идеями. В армии это называют «одеф (избыток) мотивация», что, к нашему удивлению, являлось характеристикой скорее отрицательной, нежели положительной. Очевидно, что тем, кто инициировал и стремился осуществить конкретный проект, следовало понять и принять существующие «правила игры». В сфере поселенчества это были кибуц, мошав, город развития, несколько позже – ишув кехилати (городской посёлок-община) и мицпе.

Осуществляя проект сельскохозяйственного мошава в Питхат Рафиах (Синай) в 1976-77 гг, я это понимал уже тогда. Понимал, но не всегда действовал соответственно. В результате набил немало болезненных шишек в столкновениях с функционерами разложившейся Тнуат а-мошавим. Тем не менее, мошав Приэль состоялся. В результате на поселенческой карте Израиля появилась ещё одна точка, а 29 семей новых репатриантов решили свои проблемы работы и жилья. Моя семья – в их числе.

Трудностей пришлось преодолеть немало, главной, на мой взгляд, было полное отсутствие опыта самоорганизации и строительства отношений между людьми. Мой опыт функционирования в рамках полулегальной группы активистов в СССР оказался неприменим, даже вреден.

8. Алия-70, самая многочисленная и представительная поселенческая группа того времени, включала элиту алии, интеллектуалов и учёных. Цели, сформулированные ими, были грандиозны и, как пишет Амик, они плохо вписывались в израильскую реальность. Предполагалось:

– создать новое поселение в периферийном, отдалённом районе (Голаны);

– участниками проекта были совсем свежие олим, не прошедшие профессиональной и социальной адаптации, плохо знавшие страну и язык;

– люди, не имевшие опыта самоорганизации объединились в мошав шитуфи (т.е. в кооператив, близкий к коммуне);

– наконец, речь шла о создании на пустом месте научно-технологического центра (по аналогии с Академгородком).

Достижение каждой из этих целей требовало колоссальных усилий. А всё вместе… На мой взгляд, перегруженная телега не могла сдвинуться с места. А к компромиссам Амик готов не был.

9. Люди, делавшие сионистскую работу в СССР, активно участвовали в поселенческом движении, инициировали и возглавили некоторые проекты, но не стали его лидерами. Они не сумели, а быть может, и не стремились превратить поселенчество в один из ведущих элементов общественной активности алии. Была предпринята попытка создать некий координационный центр различных поселенческих групп, но продолжения она не имела, т.к. не нашлось человека, готового взвалить на себя эту ношу. А других сионистских лидеров не алия не вырастила. Процесс оказался стихийным, не берусь судить хорошо это или плохо.

10. Попытаемся подвести общий итог.

Алия 70-х, а затем и 90-х, нашли своё место в поселенческом движении, в разных его формах и по всей стране. И Израиль и мы сами плохо представляли себе, как использовать этот человеческий материал. Время показало, что наиболее подходящей формой оказались поселения городского типа, а территориально – Иудея и Самария. Не все наши проекты и не в полной мере оказались успешными. Путь этот не был усеян розами. Но в целом результаты впечатляют. Сегодня тысячи олим живут в поселениях, построили там свой дом в прямом и в широком смысле этого слова. В некоторых поселениях они составили первоначальное пионерское ядро («Гарин»). В других – присоединились позже индивидуально и стали интегральной частью своего ишува и Израиля вообще. И к тем, и к другим применимы слова старой сионистской песни «Ану бану арца ливнот в-лехибанот» («Мы прибыли в Страну, строить ее и построить себя»).